Мир Шухея яркий и солнечный, полный запаха травы — свежескошенной, едва выбившейся из почвы или уже высохшей на жаре, — нагретой земли, зависшей в воздухе пыли. Маревно-спокойный, взрывоопасно тягучий. Шухей отчетливо ощущает себя частью этого мира и в то же время часто находится за его пределами. Сочетание несочетаемого.
Вся его жизнь проходит в знакомых дворах, среди знакомых людей, в окружении знакомых видов. Это и хорошо, и не очень. Шухею нравится ощущение защищенности его мирка от всех невзгод, но он совсем не жаждет провести так всю жизнь — ему хочется вырваться за пределы знакомого, дотянуться до новых высот и горизонтов.
Его одноклассники другие. Они живут здесь и сейчас, говорят, что надо наслаждаться молодостью и отрываться на полную катушку, потому что дальше все равно ждет душный офис или еще какая-нибудь нудятина. Шухей их не понимает, он мечтает о большем — покорить если не весь мир, то хотя бы Японию. Но лучше все же весь мир.
Поэтому друзей среди одноклассников у него нет — даже желания лишний раз разговаривать с кем-то из них не находится. Они кажутся скучными ему, он — им. Почти равновесие. Шухей предпочитает общаться с парнями из команды по баскетболу. Еще у него есть компания, с которой он с начальной школы занимается брейкдансом.
Свободное время Шухей любит проводить в музыкальном магазине — там у него тоже есть знакомые, Такеши и Кин, с которыми всегда можно поболтать про диски. В этом же магазине он иногда сводит кассеты на проигрывателе и немного миксует — детская пародия на диджеинг. Всегда интересно, что получится в итоге, но серьезно Шухей к этому не относится.
Родители его увлечений не разделяют и не одобряют. Мама время от времени пытается как-то на Шухея повлиять, говорит, что надо заводить друзей из более перспективной среды — такая дружба потом обязательно перерастет в полезные связи. Шухей возражает, что ему полезные связи до лампочки, он и без них обойдется. Отец на это только хмыкает и качает головой, мама поджимает губы и отворачивается. Родители вообще редко принимают его взгляды и считают, что Шухей мается дурью, но рано или поздно перебесится и станет нормальным.
Мечтать для них и вовсе что-то запредельное и непостижимое — они из тех, кто любит твердо стоять на земле. Шухею их почти жаль, но в моменты, когда родители заводят пластинку о том, что нужно более реально смотреть на жизнь, хочется послать все куда подальше. Он не самый плохой сын, просто немного из другого мира.
Сам Шухей мечтает — о великом и почти несбыточном. Он хочет подниматься все выше и выше, хочет стать известным, хочет многого добиться. Но при этом наслаждаться жизнью, а не ненавидеть работу и каждый новый день в целом.
Горячо любимый баскетбол кажется ему отличным трамплином в светлое будущее. Шухей раз за разом пересматривает записи игр с Алленом Айверсоном и Коби Брайантом, выучивает почти наизусть. Вот где звезды и слава, высоты и достижения. Он пытается повторить их броски на тренировках, с каждым разом все ловчее обходит защиту, мастерски исполняет трехочковые и гордится сам собой — окружающим мало интересен баскетбол, даже тренер работает больше ради галочек и надбавки.
Но Шухею на это плевать, он уверен, что и без посторонней помощи пробьет себе дорогу в большой спорт — в том же Токио куча профессиональных команд. Наверняка он сможет попасть в одну из них. Поэтому Шухей тренируется дотемна, а когда очередная маленькая цель ему наконец-то поддается — бежит сквозь ночные дворы к единственному знакомому человеку, умеющему по-настоящему ценить мечты и с детства научившему этому самого Шухея.
Его дядя тоже мечтатель. Мамин младший брат, отличающийся от нее на двести процентов. Он не стремится стать звездой баскетбола, да и вообще спорт ему не интересен. Дядя увлекается программированием и почти живет за своим компьютером. Но для Шухея и его достижений всегда находит время — просто выслушать, порадоваться за него, поддержать. Лишний раз напомнить о том, как важно мечтать.
Сам дядя хочет работать над сложными программами — заниматься кодированием роботов или созданием искусственного интеллекта. Для этого, как он говорит, нужна хорошая команда и большие ресурсы, которые есть только у правительства. Но работать на правительство он не хочет, потому что оно ограничивает творческий потенциал.
Шухей в политических вопросах не разбирается — да и не стремится. Но совершенно согласен, что идти туда, где ограничивают творческий потенциал, не стоит. Он верит, что однажды их с дядей мечты обязательно исполнятся, ведь они оба старательно к ним идут.
Поэтому, закинув в корзину идеальный трехочковый и сделав сложную передачу, Шухей может позволить себе смыться с тренировки пораньше, выскочить из школы на всех парах, махнуть через забор и рвануть по полю до ближайших домов. Оттуда выученным лабиринтом из переулков бежать все дальше и дальше, вдыхая теплую песчаную пыль и выдыхая предвкушение напополам с счастьем. Потом влететь в знакомый подъезд, обязательно запутаться в связке ключей, ввалиться в прихожую небольшой квартиры и с порога крикнуть:
— Это я.
А позже, когда дядя, улыбаясь, будет ставить чайник, взахлеб рассказывать:
— Представляешь, я смог! Я забил крученый трехочковый. А до этого сделал красивый обход соперника, увел мяч прямо из-под носа. Даже тренер офигел, честное слово! Хотя он, мне кажется, обычно вообще на поле не смотрит.
— Значит, сегодня ты снова преодолел себя, Шухей-кун? — наклонив голову к плечу, спрашивает дядя. В глазах у него пляшут искорки веселья. — Тогда ты заслужил награду. Пойди посмотри, что лежит у твоего компьютера.
Шухей смотрит во все глаза, потом подрывается и выбегает из кухни. Смешно и немного грустно, что в доме у дяди для Шухея нашелся не только отдельный уголок, но и целый отдельный компьютер. Родители позволить себе такую роскошь — даже одну штуку на всю семью — не могли, и Шухей еще с появления первого компьютера у дяди обожал к нему приходить. Но не затем, чтобы поиграть в игры, как хвастались его одноклассники. Шухей всегда любил рисовать, и на компьютере это делать оказалось куда интереснее, чем на бумаге.
Дядя, заметив его увлечение, установил пару простых графических программ, и процесс рисования для Шухея стал еще интереснее. Он учился работать с самыми разными виртуальными инструментами и не уставал поражаться тому, что картинка, появляющаяся на белом экране, на самом деле состоит из кодов.
Поражаться он продолжает и сейчас — уже в более новых и крутых программах, от которых иногда пухнет голова. Но бросить это увлечение Шухей ни за что не согласится, для него рисование — теперь уже больше похожее на модный графический дизайн — хобби для души и лучший способ отключиться от любых проблем.
Он заглядывает в кабинет, щелкает выключателем и на мгновение замирает от восторга. Возле клавиатуры аккуратно пристроен свежий номер журнала «Hoop». Для Шухея каждый выпуск — на вес золота. Мало того, что достать непросто, так еще и стоит дорого. Родители на такое денег не выделяют. Шухей совсем недавно с восторгом рассказывал дяде, что в следующем выпуске должно быть совместное интервью Айверсона и Брайанта — и ужасно хотелось бы получить журнал побыстрее. Дядя, выходит, не только внимательно слушал, но еще и не поленился найти и купить.
Шухей аккуратно, почти нежно подхватывает журнал и убирает в сумку, висящую на крючке в прихожей. Журнал надежно устраивается поверх учебников и тетрадок, и у Шухея уже чешутся руки поскорее его прочитать, но это удовольствие — для дома, иначе придется выбирать между чтением и рисованием. Он возвращается на кухню, слегка склоняет голову и на выдохе говорит:
— Спасибо большое!
— You’re welcome, — поддразнивая Шухея, с легким акцентом отвечает дядя, и они вместе смеются. — Чай готов.
— Отлично!
Они выпивают по большой кружке травяного чая с маленькими вишневыми пирожными, Шухей еще немного болтает о баскетболе, дядя рассказывает о новом вирусе, который пишет для крупной зарубежной антивирусной компании. Шухей удивляется — зачем же антивирусной компании заказывать такой жуткий вирус.
— Деньги, — дядя пожимает плечами. — Люди не станут платить за антивирус, если не будет угрозы, от которой нужно защищаться. Ложь во благо, вирусов ведь и так до фига.
— Наверное, — с сомнением тянет Шухей, но сразу же выбрасывает лишнее из головы. Если дядя этим занимается, значит, так надо. — Я порисую пару часов?
— Без проблем, — отзывается дядя и убирает чашки в мойку.
Шухей скидывает пиджак и вешает его на спинку своего стула. Дядя устраивается за рабочим столом на другом конце кабинета. У них на двоих — почти идиллия. Шухей кликает по иконке последнего сохраненного документа: там незаконченный логотип, который он придумал на прошлой неделе, но так и не смог определиться с цветом. Довольно громоздкую «S» уменьшать не хочется, значит, нужно облегчить восприятие с помощью цветовой гаммы. Но никакие сочетания в прошлый раз ему не понравились.
Он задумчиво вертит картинку, рассматривает со всех сторон. Пробует розовый, голубой, светло-салатовый, даже бирюзовый, но все не то. Шухей вздыхает и откидывается на стуле, смотрит на часы и удивляется — когда это успел пролететь целый час? В этот момент позади него появляется дядя — тихо, почти бесшумно — и задумчиво смотрит в экран.
— Попробую апельсин с ультрамарином, — говорит он задумчиво и выходит в коридор.
Шухей смотрит на картинку с сомнением, но все же следует совету — получается неожиданно здорово. Еще минут тридцать он тратит на шлифовку мелких огрех и, наконец, довольно смотрит на свою работу. Потом сохраняет в папку «Готовое» и потягивается.
— Я пойду потихоньку домой, а то родители опять прикопаются, что я поздно возвращаюсь.
— Правильно, — соглашается дядя. — Меньше поводов — меньше придирок. Лучше не задерживайся, но заглядывай почаще, Шухей-кун.
— Договорились, — улыбается Шухей и накидывает на плечи пиджак. — Зайду еще на днях.
— Всегда рад, — отзывается дядя и, оторвав взгляд от своего монитора, машет на прощание.
Шухей обувается, вешает на плечо сумку и выскальзывает из квартиры. До дома недалеко — десять минут медленным шагом. Шухей долетает за все пять. Мама встречает его привычным «ужин на столе», отец только кивает. Они оба прекрасно знают, где Шухей проводит вечера, и вечно этим недовольны — считают, что дядя плохо на него влияет. Да уж, лучше бы, наверное, Шухей шлялся по всяким гадюшникам с придурками-одноклассниками.
От одной этой мысли его передергивает. Шухей быстро ужинает и уходит к себе. В сумке ждет своего часа журнал, и уж в нем наверняка найдется, чем отвлечься от неприятной реальности. В комнате Шухей заваливается на кровать и аккуратно переворачивает страницу за страницей. Читать на английском сложно, процесс выходит не быстрый, но Шухей в душе собой гордится — пару лет назад он бы и строчки не понял. Увлечения и хобби — отличная мотивация.
Айверсону и Брайанту посвящена целая статья. Шухей читает внимательно, вдумчиво, стараясь не упустить ни слова. Даже подрывается за словарем, чтобы понять смысл максимально точно. И убеждается, что увлечения есть у всех — даже у состоявшихся звезд баскетбола. Рэп сам по себе не очень укладывается в его понимание, но если этой музыкой увлекаются такие люди, что-то в ней быть должно. Шухею становится вдвойне интересно, и он решает обязательно рэп послушать — настоящий американский.
Удается не сразу. Несколько дней уходит на то, чтобы узнать, кого слушают его кумиры, потом Шухей погружается в мир рэпа с головой — жадно выискивает новые имена, собирает информацию, запоминает. Находит кассеты и диски, слушает запоем, с каждой новой песней все сильнее проникаясь тяжелой судьбой детей американских гетто, преступности, нищеты и потрясающей волей к жизни и борьбе.
Время от времени Шухей делится своими открытиями с дядей, когда заглядывает к нему после тренировок. До бесконечности болтает о гангста-рэпе и джи-фанке, о влиянии Снупа на развитие индустрии, о проблемах, которые затрагиваются в песнях. Дядя слушает вполуха, но все равно умудряется задавать вопросы в нужных местах, запоминает поток имен и псевдонимов и пару раз даже соглашается послушать диски. Шухей, правда, постоянно тормозит записи и с восторгом рассуждает о заложенном в словах смысле, но все равно остается ужасно довольным.
Иногда Шухей даже уходит с тренировок пораньше, а то и вовсе пропускает, чтобы заскочить в музыкальный магазин и поболтать с Такеши и Кином теперь уже о рэпе. Потом таскается с новыми дисками и кассетами, пока не выучивает самые классные песни наизусть.
— А сам не хочешь попробовать читать рэп? — неожиданно спрашивает дядя однажды после прослушивания очередного трека.
Шухей смотрит на него недоверчиво, даже хмыкает со смешком, но сразу понимает, что дядя говорит всерьез. Не то чтобы эта мысль не приходила ему в голову — просто он сразу от нее отказался. Решил, что музыка в целом и рэп в частности — это не для него.
— Мне кажется, у тебя получится, — добавляет дядя, словно услышав мысли Шухея. — Но даже если нет, попробовать никто не запрещает.
И верно, думает Шухей, никто. Он там же, в кабинете у дяди, делает первую в жизни попытку — не просто эхом повторять слова, слушая песню, а по-настоящему читать рэп. Выходит странно: самому Шухею кажется, что со стороны он должен звучать очень глупо и смешно, но дядя не улыбается. Он смотрит на Шухея, задумчиво склонив голову к плечу, и кивает своим мыслям. Потом выдает:
— Весьма неплохо. Для первого раза. Если хочешь, я познакомлю тебя с одним другом — он диджеит в клубе и тоже увлекается рэпом. Даже что-то записывает. Он сможет оценить лучше, чем я.
Шухей смотрит на него, кажется, разинув рот. Ему и в голову не приходило, что у дяди могут быть друзья-музыканты — да и что у него вообще есть друзья. И тем более — что он ходит куда-то, помимо магазина.
— Ну так что?
— Конечно, — спохватывается Шухей. — Спасибо!
— Зайди тогда ко мне на следующей неделе, постараюсь за выходные все организовать.
Домой Шухей летит как на крыльях — мысль, что скоро он познакомится с настоящим диджеем и рэпером, воодушевляет сильнее любого забитого трехочкового. Он даже не слышит, что говорит мама, проскакивает мимо отца и закрывается у себя в комнате. Откапывает в сумке тетрадку с текстами песен и повторяет-повторяет-повторяет.
С того вечера Шухей посвящает очень много времени практике. Учит слова песен, вникает в них, потому что рэп без души — это просто идиотизм без всякого смысла, — и читает, читает. По пути в школу, в перерывах на тренировках, на обеде, дома по вечерам. Отец постоянно одергивает его: «Что ты там бубнишь?». Мама каждый день напоминает, что скоро экзамены, но Шухей лишь отмахивается: не выпускные же, а для следующего класса баллов ему хватит.
В пятницу после уроков он зависает в музыкальном магазине, слушает диски, обсуждает с Такеши старые треки Ноториуса Бига и появившегося не так давно Джулза Сантану — в сравнении старой классики и новых подходов всегда находится что-нибудь интересное. В какой-то момент Шухей замечает, что у американских рэперов вечно какие-то тяжелые судьбы.
— Или они хотят, чтобы все так думали, — хмыкает Такеши. — Хотя у кого-то и правда тяжелые.
— Думаю, и там много политического подтекста, — отзывается из-за прилавка Кин. — Расизм, все дела. Америка восьмидесятых — отличная почва для любой политики.
Шухей слушает вполуха. Кин ему нравится куда меньше Такеши — умничает по поводу и без, лезет, когда его никто не спрашивал, и строит из себя знатока всего и вся. Каждому идиоту понятно, что если в текстах постоянно говорится об убийствах и притеснениях, то подтекстов там до хрена. Такеши закатывает глаза и подмигивает Шухею. Они одновременно улыбаются, но вслух ничего не говорят.
— Кстати про судьбы, — замечает вдруг Такеши. — Ты смотрел фильм, где сыграл Эминем? Там круто про судьбу белого рэпера рассказывают. Не биография, конечно, но все равно занятно.
— Нет, — заинтересованно отвечает Шухей. — Первый раз слышу. Что за фильм?
— Минуту.
Такеши скрывается в подсобке и возвращается с кассетой в руках.
— «Восьмая миля». Но у меня на английском, если сможешь понять — бери.
— Смогу, — моментально отзывается Шухей и сжимает полученную кассету в пальцах. — Верну на следующей неделе.
— Не вопрос, — Такеши машет рукой.
На двери звякает колокольчик, извещая о приходите покупателей, Шухей быстро благодарит Такеши и прощается, сгорая от нетерпения: хочется поскорее попасть домой и посмотреть фильм. Петляя по дворам, он думает, что было бы неплохо, если бы родители уже уехали по делам — или еще не вернулись. Перспектива отвечать на лишние вопросы не радует. Но дом встречает тишиной, оставленный обед еще теплый, а значит, все шансы на спокойный просмотр у Шухея есть.
Фильм оказывается тяжелым и мрачным, но магическим образом вдохновляющим. История Би-Рэббита западает в душу Шухея, оседает тяжелым свинцом и никак не отпускает. Шухей раз за разом проматывает в памяти самые острые моменты, и его захватывает новая, но понятная и даже очевидная уверенность: он тоже должен пойти по этому пути. Стать рэпером. Это призвание, никак иначе не назовешь.
К вечеру, когда возвращаются родители, Шухей уже успевает нафантазировать себе целую жизнь и ни на секунду не сомневается, что у него получится. И все же когда в понедельник он поднимается до квартиры дяди, горя желанием рассказать о своей новой мечте, в душе у него бушует странное волнение. Ему кажется, что если дядя не одобрит — мир рухнет, не меньше.
Но дядя, выслушав сбивчивую от волнения речь Шухея, только улыбается и кивает. Поразмыслив мгновение, говорит:
— А что насчет баскетбола? Бросишь?
— Нет, — отмахивается Шухей. — Баскетбол я люблю, с удовольствием буду заниматься им и дальше, просто это не призвание. У всех ведь должны быть увлечения, — он вспоминает, как еще недавно читал статью про Айверсона и Брайанта, и усмехается: — Звезды баскетбола увлекаются музыкой. Почему бы музыкантам не увлекаться баскетболом?
— Тоже верно, — соглашается дядя и отпивает чай. — Я думаю, у тебя все получится. А я помогу тебе всем, что в моих силах, Шухей-кун.
На душе у Шухея становится тепло и спокойно. Он точно знает, что с поддержкой дяди никогда не проиграет, и от этого в груди появляются неведомые силы, которые будто раскручивают какое-то инерционное колесо, запихивают в него Шухея и велят бежать и ни за что не останавливаться.
— Кстати, я договорился о встрече со своим другом, — говорит дядя с загадочным видом. — Завтра после школы свожу тебя в клуб. Не сильно поздно, конечно, так что не задерживайся.
— Хорошо! — Шухей даже вскакивает из-за стола от возбуждения и низко кланяется. — Спасибо большое!
— Да пока и не за что, — серьезным тоном отвечает дядя, но в голосе у него звучит улыбка.
Шухей просиживает за очередным рисунком почти два часа, но толку получается мало: все мысли у него сейчас витают слишком далеко — в будущем, пока не очень четком, но обязательно ярком и успешном. Теперь Шухею кажется, что покорить весь мир — не такая уж невозможная задача.
По пути домой он решает, что его имя — Ногае Шухей — звучит слишком слабо для рэпера, не запоминается. Значит, ему жизненно необходим творческий псевдоним — что-то емкое, короткое, со смыслом и желательно на английском. Шухей вспоминает все известные ему слова, проговаривает их вслух, пробует на вкус и звучание, но ни за одно не цепляется, пока в голове неожиданно не всплывает «sway».
Ему нравится, как слово перекатывается разными звуками, но вспомнить значение не получается в упор. Английский язык непредсказуемый: то, что красиво звучит, может очень некрасиво переводиться.
Дома Шухей первым делом лезет в англо-японский словарь и цепляется за заложенный смысл, а потом раскладывает «sway» в голове на символическое определение — «путь Шухея». Проговаривает вслух раз, другой, третий — оно раскрывается все глубже и интереснее и вызывает почти благоговение. Шухею на мгновение кажется, что это слово — этот псевдоним — определит всю его жизнь.
Засыпает Шухей ужасно довольный собой и сделанным выбором. А на следующий день, придя после школы к дяде домой, с трепетом рассказывает ему о придуманном псевдониме. Дядя вслушивается в то, как он звучит, и одобрительно кивает. Шухей чуть не подпрыгивает от радости.
Потом они быстро шагают по дворам, и, хотя Шухей изо всех старается запомнить дорогу, мозг от волнения совершенно отказывается работать. Так что остается только следовать за дядей и стараться не сойти от этого волнения с ума.
Клуб находится в полуподвальном помещении. Даже несмотря на то, что пришли они ранним вечером, там все равно обнаруживаются люди. Воздух наглухо забит табачным дымом вперемешку с веселыми возгласами, за несколькими столами Шухей замечает красивых девушек в компании молодых парней. Все явно чувствуют себя в своей тарелке и никто не обращает внимания на Шухея и его дядю.
Тот кивком здоровается с охранником, обменивается парой слов с барменом и проводит Шухея за дверь с надписью «Только для персонала». Потом уверенно шагает по коридору, и вскоре они оказываются в небольшом внутреннем дворике. Там на лавочке сидит парень в кожанке и темных очках и курит. Дядя Шухея останавливается рядом с ним и протягивает руку.
— Как жизнь? — спрашивает с усмешкой.
Парень поворачивается к нему, улыбается и пожимает руку. Потом подскакивает и лезет к дяде обниматься. Шухею кажется, что он заглянул в изнанку нормального мира, в котором его дядя всегда был тихим и замкнутыми программистом, не жалующим окружающий мир.
— Познакомься, — говорит дядя, обращаясь к парню, — мой племянник, Шухей-кун. Я тебе говорил, подает большие надежды. Шухей-кун, это мой старый друг, Тошайо-сан.
Шухей удивляется, но поспешно подходит ближе и кланяется, с интересом рассматривая Тошайо-сана. Тот на «сана» тянет с трудом — как и на рэпера. По крайней мере на тех, которых Шухей видел в фильмах и клипах, не похож совсем. И все же есть в нем что-то цепляющее, из-за чего очень хочется познакомиться поближе.
— Что-то не так, Шухей-кун? — со смешком интересуется Тошайо-сан и склоняет голову к плечу — точь-в-точь как дядя.
— Нет, — испуганно отвечает Шухей, осознав, что пялился слишком откровенно, и выдает первое, что приходит в голову: — Вы просто не сильно похожи на моих знакомых.
— Сочту это за комплимент, — улыбается Тошайо-сан. — Ну пойдем, покажу тебе свое рабочее место.
Он приводит Шухея с дядей обратно в зал, где народу уже прибавилось, и показывает диджейский пульт. Потом углубляется в рассказ, какие рычажки и кнопки для чего нужны, и дядя, извинившись, оставляет их вдвоем, а сам уходит к бару.
Тошайо-сан стоит совсем близко — Шухей чувствует исходящее от него тепло и запах кожи от куртки. Задумывается на секунду, не жарко ли ему, но тут же об этом забывает. Залипает на тонкие пальцы, прикасающиеся к разным частям пульта нежно и почти любовно. И хотя старается слушать внимательно, все равно половину пропускает.
— Сегодня дать тебе попробовать не смогу, — с сожалением заканчивает Тошайо-сан, — как видишь, народу уже набралось прилично. В будни так всегда. Лучше приходи в субботу в первой половине дня или в воскресенье.
— Ладно, — кивает Шухей.
— А сейчас я хочу послушать, как ты читаешь, уж больно хорошие рекомендации, — он с улыбкой кивает в сторону бара.
— Хорошо, — с сомнением соглашается Шухей. — Прямо тут?
— Нет, пойдем в репетиционную, там сейчас пусто и тихо, никто не будет пялиться и мешать.
Это очень кстати, думает Шухей и позволяет увести себя из зала. Они снова идут по коридору мимо разных дверей, пока Тошайо-сан не толкает одну из них и не пропускает Шухея внутрь.
— Располагайся. В первые разы всегда дискомфортно, но со временем привыкнешь и перед публикой выступать.
Шухей кивает, решая поверить на слово, и осматривается. Репетиционная небольшая, из мебели — диван, стол и пара стульев, за прозрачной перегородкой — музыкальные инструменты. Тошайо-сан щелкает кнопками стоящего на столе проигрывателя, и из колонок звучит простенький бит.
— Чисто для ритма, — поясняет он. — Сложно читать рэп под музыку в голове.
— Наверное, — соглашается Шухей и как можно незаметнее вытирает вспотевшие ладони о штаны.
Прислушивается к музыке, ловит ритм, подстраивается под него сначала шагами, потом всем телом. Строчки сами всплывают в голове — не те, что он готовил, совсем другие, из услышанного недавно. Шухей позволяет им вырваться наружу и идет за ними, словно слепой. Он даже не слышит собственный голос — только ощущает, как шевелятся губы и резкими выстрелами вылетают прямо из сердца слова.
Когда он заканчивает, Тошайо-сан смотрит одобрительно и даже негромко аплодирует. А Шухей прислушивается к себе и думает, что если вот это оглушающее чувство удовольствия от опустошенности, которое царит у него внутри, будет появляться после каждого выступления, то он совершенно точно выбрал правильный путь.
— Очень неплохо, — говорит Тошайо-сан. — Есть, над чем поработать, но это мелочи, а по факту у тебя явно талант. В общем так, приходи в субботу сюда, скажем, часов в двенадцать. Охраннику скажешь, что от меня, я предупрежу. Будем смотреть, что можно сделать.
У Шухея от восторга перехватывает дыхание и теряются слова. Он благодарит Тошайо-сана несколько раз, и тот вдруг треплет его по волосам и подмигивает — по-дружески и озорно, будто они знакомы уже кучу лет. Шухей немного теряется и смотрит непонимающе.
— Ты очень напоминаешь мне своего дядю в твои годы, — поясняет Тошайо-сан и открывает дверь.
— Вы знакомы так давно? — удивляется Шухей.
— Мы учились в одной школе. Я на год младше, — Тошайо-сан прикрывает глаза, и улыбка его становится какой-то очень личной, почти интимной. Шухею даже хочется отвести взгляд. — Да, мы знакомы очень давно, — будто сам для себя подтверждает Тошайо-сан и выходит в коридор.
Шухей поспешно следует за ним. Они идут в молчании, и Шухей вдруг ловит себя на мысли, что его дядю и Тошайо-сана должны связывать очень крепкие и близкие отношения. Иначе зачем бы состоявшемуся диджею возиться с шестнадцатилетним подростком, у которого все познания в музыке сводятся к любительскому миксованию и свежепоявившемуся увлечению рэпом. Да и говорить о просто знакомом с таким выражением лица, как было у Тошайо-сана, никто бы не стал.
Впрочем, Шухей сразу решает, что его это не касается. У каждого своя жизнь и каждый имеет на нее право. Но теперь он смотрит на мир дяди немного по-новому, вспоминает разные мелочи, на которые раньше не обращал внимания, и думает, не сильно ли мешал своими приходами. Шухею хочется спросить об этом у дяди, когда они с Тошайо-саном возвращаются к бару, но он оставляет свой интерес при себе.
— Как прошло? — спрашивает дядя, когда они уходят из клуба.
— Отлично, — довольно отвечает Шухей. — Тошайо-сан крутой, думаю, я смогу многому у него научиться.
— Пожалуй. Полезные знакомства в музыкальном мире очень важны. Тошайо в свое время тоже здорово помогли пробиться. А родители так и не приняли ни его увлечения, ни образ жизни. Он и фамилию свою поэтому не любит, всегда по имени представляется.
— Понятно, — тянет Шухей, и дальше они идут молча.
С этого дня жизнь меняется. Шухей, конечно, не забрасывает тренировки, но баскетбол больше не определяет его будущее, отходит на второй план. По субботам Шухей ходит в клуб, и Тошайо-сан учит его премудростям диджеинга, ставит голос, объясняет, как работать с дыханием, чтобы речитатив получался дольше и эффектнее.
Шухей быстро понимает, что все его предыдущие увлечения были поверхностными и очень любительскими. Миксовать музыку на кассетах и проигрывателях и стоять за диджейским пультом — это как ходить по асфальту и по воде, а читать под музыку в наушниках и в микрофон на сцене — и вовсе небо и земля.
Бешеный ритм жизни затягивает его с головой, но отказываться хоть от чего-то не хочется. По утрам и после уроков он ходит на тренировки, после них дважды в неделю несется к дяде: хотя родители купили компьютер, дома сосредоточиться и полностью погрузиться в рисование не получается.
В остальные дни Шухей либо заглядывает в музыкальный магазин, либо занимается брейком с друзьями, либо слушает музыку, разбирая ее на составляющие и выискивая точки стыков. И при любой возможности отрабатывает речитатив. Но под Новый год происходит целая куча событий, совершенно выбивающих его из привычной колеи.
Все начинается в первых числах декабря. В субботу Шухей, как и всегда, приходит к Тошайо-сану в клуб и притаскивает с собой несколько дисков — накануне ему придумался отличный микс и захотелось поделиться. Тошайо-сан слушает внимательно, соглашается, что это неплохо, и замечает, что Шухей здорово продвинулся — и в диджеинге, и рэпе.
— Мне кажется, тебе стоит попробовать писать тексты самому, — говорит он задумчиво. — Не все же повторять за другими.
— Ладно, — растерянно отвечает Шухей. — Я попробую. Вообще-то, я об этом уже думал, но решил, что пока, наверное, не готов.
— Ты никогда не будешь к чему-то готов, — резко возражает Тошайо-сан, одним махом лишаясь дружелюбия и становясь каким-то обозленным. — Невозможно быть готовым. Просто бери и делай. И даже если получится не очень, практика и тренировки все исправят.
Он проходится по клубу несколько раз, потом выдыхает и смягчается.
— Взрослая жизнь не даст тебе возможности готовиться к каждому шагу. Чтобы быть успешным, ты должен постоянно обгонять самого себя. Пробуй. Если получится, я поговорю с директором клуба и постараюсь выбить тебе полчаса на выступления, скажем, раз в неделю — для начала. В шестнадцать уже пора думать о будущем.
Шухей не знает, как реагировать. Ему радостно и страшно одновременно — страшно подвести, не оправдать ожиданий, разочароваться в самом себе. Но вместе с тем слова Тошайо-сана встряхивают, бодрят и воодушевляют. Сразу хочется бросить все и попробовать, прямо здесь и сейчас.
— Я понял, — говорит наконец Шухей, потому что от него ожидают ответа.
— К следующему разу принеси хоть какой-нибудь текст, — улыбается Тошайо-сан. — И приходи не в субботу, а во вторник сразу после уроков. Дам постоять за пультом.
Шухей уходит обалдевшим от свалившегося на него счастья и даже не замечает, как добирается до дома. Весь оставшийся день он размышляет над текстом песни, но неожиданно обнаруживает, что ему совсем нечего сказать. Он вырос в обычном районе, прожил обычные шестнадцать лет, не ввязывался в неприятности и не имел проблем с законом. Даже школу прогуливал редко. Что может он сказать миру рэпа и хип-хопа?
Все воскресенье Шухей пытается сочинять, а потом впадает в уныние и почти решает, что это все-таки не его путь. Вечером, чтобы хоть как-то переключиться, он идет в музыкальный магазин, чтобы поболтать с парнями — может, посоветуют что-нибудь толковое.
Такеши относится к его проблеме крайне серьезно, говорит, что и сам когда-то думал, что ни о чем, кроме преступлений, нищеты и наркотиков, в рэпе не рассуждают, а потом открыл для себя Канье Уэста. Находит на полке нужный диск и протягивает Шухею. Тот смотрит с сомнением, но не в его положении отказываться.
Дома Шухей включает диск и прослушивает одну песню за другой — и вдруг обнаруживает, что писать действительно можно не только о трагическом и тяжелом, но и вообще о жизни, о простых вещах, которые окружают ежедневно. О том, что важно для тебя самого. О том, на что хотелось бы обратить внимание других людей.
Идеи возникают одна за другой, тексты теснятся в голове и просятся на бумагу. Шухей записывает их, что-то выбрасывает, что-то меняет по сто раз — и наконец к вечеру понедельника доводит до ума один вариант. Когда во вторник он показывает черновик Тошайо-сану, тот остается очень доволен, обещает помочь с музыкой и говорит прийти в субботу.
Всю неделю у Шухея странно зудит в душе — предвкушение, нетерпение, страх и радость смешиваются в жгучий шипящий коктейль. У него не получается ни на чем сосредоточиться, он прогуливает тренировки, не может дослушать до конца ни одну песню и еле доживает до субботы. Приходит в клуб едва ли не в одиннадцать и почти умирает от нетерпения.
— Ты сегодня рано, — веселый голос Тошайо-сана разрывает тишину, и Шухей чуть не падает со стула. — Не спалось?
— Угу. Типа того, — бормочет Шухей и смотрит выжидающе.
— Если это ты таким образом интересуешься, закончил ли я с музыкой, то... — Тошайо-сан делает театральную паузу и смотрит хитро, Шухею хочется его придушить, — ...конечно, закончил.
Он включает диск, и из колонок льется музыка — живая, яркая, искрящаяся. Очень подходящая написанным словам. Шухей привыкает к ритму, ловит биты, раскачивается в такт. Песня рвется из него наружу, весело пляшет на языке, и он сам не замечает, как начинает читать.
Тошайо-сан одобрительно улыбается, кивает и, когда музыка заканчивается, ставит с начала. В следующие два часа он заставляет Шухея повторить песню чуть ли не миллион раз, но на последнем она вдруг звучит по-новому. Шухей и сам этому удивляется — он вроде бы ничего не менял, все делал так же, как в предыдущие разы.
— Что это? — хрипло спрашивает он у лучащегося довольством Тошайо-сана.
— Это ты себя наконец-то отпустил. Перестал бояться забыть слова, сбиться с ритма, перестал цепляться за музыку и тормозить из-за этого. Насладился тем, что делаешь.
Шухей прислушивается к себе и своим ощущениям и понимает, что Тошайо-сан совершенно прав. Они прогоняют песню еще пару раз, потом проходят по выученным раньше чужим, и Тошайо-сан отправляет Шухея домой.
— Приходи в понедельник часам к семи. У нас тут будет хип-хоп-тусовка, познакомлю тебя с новыми людьми, — говорит он напоследок. Шухей кивает и благодарит.
Тусовка оказывается сплошняком далеко за двадцать — Шухей в свои шестнадцать выглядит там выпускником детсада. По крайней мере, поначалу чувствует себя именно так. Но благодаря Тошайо-сану его быстро принимают за своего и за вечер успевают раз сто подначить насчет возраста.
— Не воспринимай всерьез, — подмигивает Тошайо-сан. — Они тут все еще помнят, каково быть шестнадцатилетними.
Ближе к девяти объявляют баттл. Шухей радуется, что у него в запасе есть еще минимум час и он сможет посмотреть и послушать, поэтому устраивается в уголке, чтобы никому не мешать. Участники сменяют друг друга быстро, создавая хаос из чередования речитатива, R&B и брейкданса. Шухей погружается в этот хаос, как под гипнозом, и чувствует себя на своем месте — так он хотел бы жить и дальше: весело, азартно, творчески и в окружении таких же увлекающихся людей.
Музыка неожиданно сменяется, и Шухей, узнав первые ноты, моментально холодеет. Руки Тошайо-сана, незаметно оказавшегося прямо за спиной, выталкивают Шухея в центр импровизированной арены, а голос оглушает и подхлестывает:
— Дамы и господа, боевое крещение. Давайте дружно поддержим Свея!
Все вокруг аплодируют и подбадривающе кричат. Шухей ощущает себя в окружении большой, разношерстной семьи, с которой не страшно даже оступиться. Музыка почти доходит до нужной точки, Тошайо-сан сует в руку микрофон, и Шухей начинает читать. Слова слетают с губ так легко, будто он уже целую жизнь провел на сцене. Толпа восторженно улюлюкает, со всех сторон слышатся веселые выкрики:
— Давай, Свей! Гоу!
Шухей, поддавшись незнакомому восторгу, упиваясь чужими эмоциями, сам того не ожидая, уходит в импровизацию, играет звуками, сливаясь с мелодией и битами. У него не баттл, у него настоящее персональное выступление, дебют, ему отведена целая песня — почти четыре минуты всеобщего внимания. Но за эти четыре минуты он понимает, что пропал. Погряз в мире сцены и больше ни за что не сможет от него отказаться.
Песня заканчивается, Шухей отдает кому-то микрофон, тяжело дышит. Перед глазами плывут звезды и яркие цветные пятна, а в груди пульсирует счастье. Кто-то хлопает его по плечу, орет в ухо «Так держать!» — Шухей кивает в ответ, улыбается. Потом из толпы выныривает Тошайо-сан и уводит его в сторону, в тишину. Внимательно всматривается в лицо и усмехается:
— Что и требовалось доказать. Пьянящее чувство признания?
— Наверное, — выдыхает Шухей. Мир вокруг плывет, шатается, теряет четкость и становится невыносимо красивым. — Что со мной?
— Ты пьян, — смеется Тошайо-сан и обнимает его за плечи.
— Но я не пил, — уверенно возражает Шухей.
— А пьянеть можно не только от алкоголя. Кто-то пьянеет от любви, кто-то от хорошей драки. А кто-то — от выступлений. В тебе сейчас бушует адреналин, подправленный эндорфинами. К утра отпустит, — улыбается Тошайо-сан. — Давай-ка я провожу тебя домой.
— Но еще нет десяти, — возмущенно замечает Шухей.
— В следующий раз сможешь остаться подольше, если захочешь. Но в таком состоянии лучше пойти домой, — Тошайо-сан говорит тем тоном, возражать которому нельзя.
Шухей вздыхает и, попрощавшись с попавшимися по пути людьми, выходит на улицу следом за Тошайо-сан. Эйфория, пару минут назад бесновавшаяся в голове, сходит на нет, прохладный воздух немного отрезвляет. Тошайо-сан, видимо, замечает его выражение лица, потому что хлопает по плечу и говорит:
— Это только начало. У тебя впереди много потрясающих эмоций и крутых выступлений. И бесконечных ночей после них. Наберись терпения.
— Вечно терпеть, вечно ждать, — недовольно бормочет Шухей, но под влиянием спокойствия Тошайо-сана расслабляется. — Как я справился? Сам не понял, что делал вообще.
— Ты молодец, зажег и даже взорвал зал, — отзывается Тошайо-сан. — Как твой сенсей я очень тобой горжусь.
В груди у Шухея разливается маленькое озеро счастья, и эйфория моментом возвращается в голову. Всю дорогу он без умолку болтает: о рэпе и R&B, о хип-хоп исполнителях и брейкдансе, о прошлом и будущем, о планах и надеждах. Потом в порыве эмоций говорит:
— Я мечтаю покорить весь мир!
— И у тебя есть все шансы, — смеется в ответ Тошайо-сан.
Шухей за своей болтовней не замечает, как они доходят до его дома. Тошайо-сан засовывает руки в карманы, перекатывается с пятки на носок и смотрит задумчиво, будто хочет что-то сказать. Вокруг них витает какая-то аура единения и доверия, и Шухей сам не понимает, как с языка срывается:
— Передавайте привет дяде.
— Много тебе времени понадобилось, — хмыкает Тошайо-сан. — Передам. Спокойной ночи, Шухей-кун. Зайди на днях после школы в клуб.
— Хорошо, Тошайо-сан. Доброй ночи.
Тошайо-сан разворачивается и быстрым, уверенным шагом скрывается в темноте. Шухей еще пару мгновений смотрит ему вслед, а потом заходит домой. Спит он в ту ночь как убитый, и ему снятся восхитительные, яркие, почти волшебные сны.
В клуб Шухей приходит через два дня. Тошайо-сан сообщает, что поговорил с директором, который был на тусовке, и тот согласен выделить по полчаса даже дважды в неделю — по понедельникам и четвергам.
— Платить пока точно не будут, имей в виду, — сразу предупреждает Тошайо-сан. — Не дорос еще.
— Конечно, я понимаю! — Шухей кланяется и рассыпается в благодарностях. Еще полгода назад он и помыслить не мог о том, что будет выступать в клубе — пусть и два раза в неделю по полчаса.
— И вот еще... — начинает Тошайо-сан совсем другим тоном.
— В чем дело? — встревоженно спрашивает Шухей. На душе моментально начинают скрести кошки.
Тошайо-сан молчит пару секунд, а потом машет рукой.
— Ничего. Забудь.
Шухей не верит в это «ничего», но не задает лишних вопросов. Они разбирают слова новой песни, которые захватил с собой Шухей, потом Тошайо-сан ставит его за пульт и отходит к бару. Людей в клубе почти нет — только пара постоянных гостей, которые уже знают Шухея в лицо, — поэтому он позволяет себе немножко подерзить со стилями и импровизацией.
— Неплохо, — одобряет Тошайо-сан, возвращаясь через полчаса. — Из тебя и в диджеинге выйдет толк. А теперь топай домой, у нас сегодня бронь зала.
— Спасибо, Тошайо-сан. До свидания, — говорит Шухей и, подхватив куртку с дивана, выходит из клуба.
Домой ему идти не хочется, поэтому он заруливает в музыкальный магазин, но сидящий за прилавком Кин сообщает, что сегодня не смена Такеши. Шухей немного прогуливается между полок, но без привычной болтовни ни слушать, ни покупать ничего не хочется. Тогда он снова вываливается на улицу, запахивает поплотнее куртку и решает дойти до площадки, на которой они обычно собираются с брейкдансерами.
Там, впрочем, тоже не оказывается знакомых лиц, и на Шухея совсем накатывает уныние. Он еще немного шатается по району, а потом возвращается домой и от нечего делать весь вечер валяется на кровати и листает старые журналы. Около восьми часов тишину нарушает телефонный звонок, звучащий излишне тревожно. Шухей скатывается с кровати и замирает у двери, но в следующее мгновение до него доносится голос матери:
— Шухей, это тебя.
Он спускается на первый этаж, с опаской берет трубку и прижимает ее к уху.
— Алло. Шухей слушает.
— Привет, — голос дяди звучит глухо и грустно. — Извини, что беспокою так поздно. Не мог бы ты зайти ко мне завтра после школы?
— Конечно.
— Хорошо, я буду ждать. До встречи.
Из трубки доносятся короткие гудки, и Шухей смотрит на нее со странной смесью непонимания и волнения. На его памяти дядя ни разу не звонил к ним домой — и уж тем более с просьбой зайти к нему. Стоило бы вообще добежать прямо сейчас, но если он сказал завтра, значит, на то есть причины.
Шухей опускает трубку на место и сталкивается взглядом с матерью. По ее лицу непонятно, о чем она думает, но вряд ли эти мысли веселые. Он ждет пару мгновений, что она о чем-нибудь спросит, проявит хоть какой-то интерес к жизни младшего брата, но мама лишь поджимает губы и уходит на кухню. Шухей вздыхает и возвращается к себе. Ему не понять, как можно отказываться от близких людей.
На следующий день он едва досиживает до конца уроков, а потом, забив на тренировку, что есть сил несется к дяде. Квартира встречает Шухея неуютной тишиной, и он поспешно и скомканно кричит:
— Я пришел!
Дядя выглядывает из кухни — вполне себе здоровый и даже, кажется, веселый — и жестом зовет за собой. Шухей скидывает кроссовки и торопливо выходит из коридора. У окна, прислонившись к подоконнику, стоит Тошайо-сан, непривычно домашний и немного сонный. Дядя возится с чаем и говорит через плечо:
— Садись.
Шухей опускается на стул и окидывает кухню взглядом. Вроде бы все то же самое, но его не отпускает ощущение, что что-то не так. Наконец, он понимает: на подоконнике нет вечно подвявшего цветка, со стола исчез графин с водой, а из рабочей зоны — кофеварка. Кухня вдруг стала пустой.
— Что происходит? — спрашивает Шухей напряженно и переводит взгляд со спины дяди на Тошайо-сана, тот откашливается и молчит.
Дядя ставит на стол чашки с чаем и опускается на соседний стул, оглядывается на Тошайо-сана, будто ища поддержки, и вздыхает. Скользит пальцами по кромке чашки, царапает рисунок, потом поднимает взгляд на Шухея и говорит:
— Я уезжаю.
Тошайо-сан кашляет у него за спиной, и дядя поправляется:
— Мы уезжаем.
Шухею очень хочется, чтобы кто-нибудь из них засмеялся и сказал, что это глупая шутка, но оба совершенно серьезны. В голове один за другим вспыхивают и гаснут вопросы — все бессмысленные и неуместные. Шухей сжимает кулаки, смотрит на них, будто впервые видит, и ему кажется, что кто-то подменил окружающий мир на его неправильную копию.
— Куда? — спрашивает он наконец. — Когда?
— Пока в Токио. После Нового года. Но особо не загадываем, — дядя снова вздыхает и будто съеживается. Тошайо-сан в мгновение ока оказывается рядом и сжимает его плечо, поддерживая и оберегая. У Шухея, несмотря на ситуацию, теплеет на душе от того, что дядя в надежных руках.
— Почему? — спрашивает Шухей, просто чтобы заполнить паузу. На самом деле причины не имеют значения: если дядя здесь, в Саппоро, несчастен, ему надо уезжать.
— Тут слишком душно, — отвечает за обоих Тошайо-сан.
— Скорее, неправильно, — эхом откликается дядя. — Знаешь, как странно жить в пяти минутах ходьбы от родной сестры и не видеть ее годами — не потому что времени нет, а потому что она предпочитает делать вид, что меня не существует?
Он хлопает по кармана, и Тошайо-сан заботливо подсовывает пачку сигарет. Впервые дядя закуривает при Шухее, и почему-то именно это ощущается высшей степенью доверия.
— В общем, я хочу не иметь истории там, где буду жить, — говорит дядя, выкурив уже половину сигареты. — И еще, Шухей-кун, я должен тебе признаться во лжи. Я столько лет рассказывал о своих мечтах, стараясь вдохновить тебя тоже не бояться мечтать, но на самом деле ни одна не была правдой.
— В каком смысле? — теряется Шухей.
— Я никогда не мечтал ни о каких великих проектах, — усмехается дядя. — Меня вполне устраивает то, чем я занимаюсь сейчас. Мне всегда хотелось только нормальной жизни без косых взглядов, без презрения в глазах близких людей. Все эти годы ты был отдушиной. Иногда я думал, что это лишь потому, что ты просто не замечаешь, но ведь не в этом дело, да?
— Конечно, — соглашается Шухей. Наверное, он должен быть разочарован, но единственное, что у него есть здесь и сейчас, — огромный ком в горле и чувство обреченности и утраты.
Хотя весь оставшийся декабрь Шухей каждую свободную минуту проводит или в клубе, или в компании дяди, избавиться от ощущения, что его уже бросили, не выходит. Новый год получается безрадостным. Первого января Шухей отправляется на вокзал вместе с дядей и Тошайо-саном, а потом долго бродит по своему району, не в силах принять, что жизнь изменилась.
Когда в очередной понедельник он приходит в клуб к своему обычному времени и не встречает Тошайо-сана, внутри все сворачивается в узел. Хочется вопить, что все неправильно, громить все вокруг, вычудить что-то совершенно дебильное. Здравый смысл голосом Тошайо-сана подсказывает, что не стоит, но Шухей неожиданно на этот голос злится. Теперь только ему решать, что делать стоит, а что — нет. И точно не тому, кто взял и свалил в дальние дали. Сенсей, чтоб его.
В репетиционную, где Шухей отдается в объятия своей злости и обиды, заглядывает администратор и кивает в сторону зала.
— Топай давай, твои полчаса начинаются.
Шухей подрывается с дивана, проносится по коридору ураганом и, получив в руки микрофон, абсолютно себя отпускает. Впервые он сливает в тексты негатив — и звучит зло, резко, агрессивно. И неожиданно сам себе напоминает Би-Рэббита из «Восьмой мили». Еще более неожиданно — зрителям такая манера исполнения заходит даже сильнее обычного.
К концу получаса Шухей чувствует себя вывернутым наизнанку и выжатым как лимон, но в то же время почти излечившимся от своих боли и злости. Крушить ничего уже не хочется — разве что напиться. Он даже знает пару человек, которые могут ему в этом помочь прямо здесь и сейчас.
Микрофон забирают из рук, и Шухей уходит со сцены, почти растворяясь в полумраке зала. Сегодня нет вечного хаоса подсветок и прожекторов — или их просто отключили на время его выступления. В любом случае — плевать. Шухей пробирается сквозь толпу к бару, за его спиной уже начинает звучать голос следующего выступающего.
Путь неожиданно преграждает незнакомый парень — Шухей точно раньше его не видел. Парень — практически типичный янки, только взгляд отличается — не как у обозлившегося на весь мир пса. Этот смотрит открыто, на дне глаз плещется любопытство и озорство. Шухею кажется, что это очень похоже на него самого.
— Чего тебе? — спрашивает он грубо. Ему не очень-то интересно, но и торчать посреди прохода до бесконечности желания нет. — Заблудился?
— Вообще, я правда вроде как ошибся клубом, но услышал тебя и не смог уйти, — говорит парень с улыбкой и заглядывает Шухею в глаза. — Кажется, я влюбился.
Шухей давится воздухом и капитально офигевает от такого признания, но парню, кажется, вообще до лампочки. Он оглядывается с интересом и снова оборачивается к Шухею, видимо, ожидая какой-то реакции.
— В смысле? — только и выдавливает Шухей. — Какого хрена ты несешь?
Злость, казалось, едва улегшаяся, вспыхивает новой волной, на язык лезут всякие грубости. Шухей глубоко вдыхает и выдыхает. Парень молчит в ответ и смотрит так, будто видит насквозь. До мурашек неприятно. Шухей пытается его оттолкнуть и пробиться, наконец, к бару, но на предплечье с неожиданной силой сжимаются чужие пальцы.
— Я говорю, кажется, влюбился в то, как ты читаешь, — парень кивает на сцену. — Смело и дерзко. Яги Шокичи, — добавляет он, протягивая свободную ладонь.
Шухею хочется его послать, но что-то во взгляде этого Шокичи цепляет, ловит на крючок: один раз окунулся — и больше не уйти. Он пожимает протянутую ладонь, крепкую и теплую, и представляется в ответ:
— Свей.
— Просто Свей? — уточняет Шокичи.
— Да. Просто Свей.
— Свей, — повторяет Шокичи медленно, перекатывает на языке, как когда-то сам Шухей, и прищуривается: — Круто звучит.
Шухей хмыкает и понемногу проникается симпатией к Шокичи. Жестом показывает на свободные стулья у дальнего края бара — там тише и меньше людей. Они пробираются сквозь толпу и усаживаются.
— Хочешь выпить? — спрашивает Шухей.
— Не, — мотает головой Шокичи. — Если родители учуют, хрен еще когда отпустят в Саппоро.
— А ты откуда? — удивляется Шухей.
— Из Томакомая.
— Далековато ты забрался.
Шокичи смеется и качает головой. Барабанит пальцами по барной стойке в одному ему известном ритме и улыбается своим мыслям. Шухей залипает на эти пальцы, на всего Шокичи — вроде немножко несуразного, угловатого, непропорционального, — и никак не может оторваться. Видит за этим внешним что-то глубокое, красивое, не очень понятное.
— Сколько тебе лет? — вдруг спрашивает Шокичи.
— Шестнадцать.
— Ого. И уже выступаешь в клубе? Нехило.
— Да это... — Шухей хочет сказать, что это просто везение, но передумывает. Дело ведь не в везении. — Можно сказать, это подарок от дяди.
Он понимает, насколько двусмысленно прозвучало, только когда заканчивает фразу. Шокичи удивленно оглядывается по сторонам, потом внимательно смотрит на Шухея и с сомнением тянет:
— Крутой у тебя дядя.
— Не в том смысле, — ржет Шухей. — Его друг работал тут диджеем, по просьбе дяди взял меня надо мной шефство. Он совсем недавно уехал в Токио, а я вот... тут.
На Шухея снова накатывает грусть, и он переводит невидящий взгляд на толпу. Сейчас ему кажется, что все те вещи, которые говорил Тошайо-сан — про путь к цели, про собранность, про то, что не стоит ввязываться в неприятности, а лучше сосредоточиться на действительно важном, — были обманом. Шухей вдруг ловит себя на мысли, что на дядю он совсем не злится и не обижается — это с лихвой досталось Тошайо-сану. Именно его отъезд ощущается предательством.
Шокичи вдруг смотрит на наручные часы и смущенно покашливает. Шухей встряхивается и переводит на него вопросительный взгляд.
— Мне пора, — говорит Шокичи и улыбается чуть грустно, с извинением. — Надо успеть вернуться до десяти. Только это... Ты не мог бы мне немного помочь? Сюда-то я забрел, а вот как обратно выйти — без понятия.
Шухей удивленно оглядывается по сторонам.
— Так ты тут один? Я думал, ты хотя бы с друзьями.
— Такой был план, но кое-что изменилось, — Шокичи пожимает плечами и потягивается.
— И не стремно одному? Саппоро не маленький город, — замечает Шухей, уже пробиваясь сквозь толпу. — Я бы вряд ли рискнул.
— Мне очень хотелось попасть на одно выступление, — отзывается Шокичи из-за спины.
— Но ты ошибся клубом и все равно на него не попал? — ржет Шухей.
— Типа того.
Они выходят на улицу, и Шухей машет рукой, указывая нужное направление. Шокичи идет рядом нога в ногу и какое-то время молчит, то ли размышляя о чем-то, то ли, наоборот, пытаясь избавиться от лишних мыслей.
— Я провожу тебя до ближайшей станции, — говорит Шухей, чтобы как-то заполнить паузу. — Дальше разберешься сам?
— Да, без проблем, — поспешно отвечает Шокичи, а потом на выдохе говорит: — Слушай, знаю, прозвучит странно, но мне почему-то кажется, что все не просто так. В общем, можно я как-нибудь тебе позвоню?
Шухей смотрит на него как на диковинного зверя и не знает, как реагировать. С одной стороны, давать домашний телефон тому, с которым познакомился пятнадцать минут назад в клубе, — явно глупость. А с другой, понятно, что как-то иначе связаться с человеком из соседнего города проблематично. Шокичи терпеливо ждет, не торопит с ответом.
— Ладно, — наконец решает Шухей. — Почему бы и нет.
Шокичи радостно улыбается и лезет в рюкзак, достает блокнот и ручку. Шухей успевает заметить на страницах набросанные от руки стихи, кое-где на английском, кое-где на японском. Потом диктует свой домашний телефон и добавляет:
— Я, кстати, Ногае Шухей.
Шокичи понятливо хмыкает и поспешно убирает блокнот обратно в рюкзак. Шухей провожает его взглядом и кивает:
— Пишешь стихи?
— Песни, — смущенно отвечает Шокичи. — Совсем чуть-чуть. Ничего серьезного, просто ерунда.
— А блокнот внушительный, — замечает Шухей.
— Там в основном идеи и наброски, мало доведенного до ума, — отмахивается Шокичи.
Они проходят еще квартал в натянутом молчании. Шокичи то ли смущен, то ли обижен, и Шухей пытается понять, что сказал не так. В конце концов решает, что это не его дело. И вообще, если Шокичи такой неженка, лучше пусть катится в свой Томакомай и не звонит.
— Но я надеюсь когда-нибудь дописать их все, — вдруг говорит Шокичи. — Сделать идеальными и подарить каждой свою музыку. Грустно, что они сейчас — как инвалиды, ломанные-переломанные и будто ненужные. Хотя на самом деле очень даже нужные.
Шухей в который раз за их короткое знакомство удивляется — тому, сколько разных граней хранит в себе этот странный Шокичи. Его хочется изучить вдоль и поперек, заглянуть в каждый уголок в голове и познакомиться со всеми тараканами лично. Кто еще вообще способен так рассуждать о песнях?
— Так ты и музыку сочиняешь? — спрашивает Шухей.
— Вроде как, — кивает Шокичи. — Вообще, у меня своя группа — школьная, конечно, но все равно.
Он лучится гордостью и улыбается, явно вспоминая что-то приятное. Шухей думает, что своя группа — это очень круто. Круче даже, чем читать рэп в клубе два раза в неделю по полчаса. Еще он думает, что Шокичи действительно необыкновенный.
— Ты полон сюрпризов, — говорит Шухей. — Я бы послушал твою группу.
— Для этого тебе придется приехать в Томакомай, — смеется Шокичи.
— Может, и приеду, — парирует Шухей. Потом раскидывает руки, как крылья, и пробегает несколько метров. — Я свободен и могу делать, что захочу.
— А родители? — прищурившись, спрашивает Шокичи.
— А что — родители?
— Отпустят?
— Кто их будет спрашивать, — хмыкает Шухей. — Захочу — и поеду.
На самом деле он никогда не выезжал за пределы Саппоро даже с родителями, не то что один, но Шокичи это знать не обязательно. Как и то, что Шухей ни разу в жизни серьезно правила и установленные в обществе нормы не нарушал. Все ведь когда-нибудь бывает впервые.
Они доходят до станции, и Шокичи, помахав на прощание, скрывается внутри. Бросает напоследок «я позвоню» и не оборачивается. Шухей еще немного смотрит ему вслед, то ли надеясь, что Шокичи вернется, то убеждаясь, что нет. Потом разворачивается и идет домой.
К вечеру Шухей уже жалеет, что сам не спросил у Шокичи номер телефона. Почему-то кажется, что тот не позвонит и эта странная связь оборвется, толком не начавшись. Но Шокичи звонит — на следующий же день. По счастливому стечению обстоятельств — или намеренному расчету, — когда родители Шухея еще на работе.
— Привет, — радостно говорит Шокичи из трубки. — Надо же, поймал тебя с первого раза.
— Ага, — смущенно отвечает Шухей и усаживается на пол прямо возле телефона. — Почему у тебя так шумно?
— С автомата звоню, чтобы вопросов было поменьше, — смеется Шокичи. — Я раньше не особо по телефону разговаривал.
— Я тоже, — хмыкает Шухей, потом спрашивает: — Нормально добрался?
— Да, порядок. Даже раньше десяти попал домой, родители довольны, так что, может, через пару недель отпустят еще раз. Увидимся? — уточняет Шокичи тут же.
— Почему нет.
Шухей улыбается и по непонятной причине чувствует себя счастливым. Они болтают почти полчаса: Шокичи рассказывает про любимых исполнителей, про то, что хотел бы быть как Хиде, про мечту поехать в Токио на какой-нибудь большой концерт, чтобы ощутить на себе атмосферу полного зала. Шухей слушает его и тоже проникается, загорается каждым словом Шокичи. Тоже решает, что хочет побывать в Токио на концерте. И тоже рассказывает про свою мечту — покорить весь мир. Шокичи относится к этому серьезно, говорит, что у Шухея все обязательно получится, а потом с сожалением тянет:
— Деньги заканчиваются.
— Ой, — Шухей только теперь соображает, что раньше про деньги не подумал. — Извини. Слушай, дай свой номер тоже.
— Да я лучше сам звонить буду, — поспешно возражает Шокичи.
— На здоровье, — цыкает Шухей. — Но на всякий случай — дай. Вдруг я все-таки решу приехать в Томакомай.
— Ладно, — говорит Шокичи, и в голосе у него слышится улыбка.
В жизни Шухея вроде бы ничего существенно не меняется с появлением Шокичи — разве что несколько звонков в неделю вклиниваются в его расписание. Но ощущает себя Шухей теперь совсем иначе — нужным, интересным, особенным. Каждого звонка Шокичи он ждет с нетерпением, каждое слово ловит с жаждой и охотно сам рассказывает о своей жизни: о выступлениях, о том, что ему дали еще один день, субботу, о брейкдансерской тусовке и баскетбольном клубе. Описывает рисунки, которыми продолжает заниматься, и радуется, что дядя перед отъездом оставил ему компьютер — по крайней мере, родители не лезут через плечо.
Шокичи в ответ делится успехами группы, иногда читает тексты своих песен и напевает написанные мелодии. Рассказывает про семью, особенно много про младшего брата, Масаясу-куна — Шухей чувствует, что Шокичи его очень любит.
Но странным образом Шокичи никогда не упоминает друзей, будто помимо семьи и группы в его жизни больше никого нет. Впрочем, с такими вопросами Шухей не лезет: если Шокичи захочет — сам расскажет.
Через две недели такого общения Шокичи звонит радостный и взбудораженный и сходу сообщает:
— На выходных приеду в Саппоро!
— Опять на концерт? — хмыкает Шухей.
— Нет, просто погулять, — отвечает Шокичи, а потом, смущаясь, добавляет: — Покажешь город?
Шухей и сам не очень город знает, но моментально соглашается: узнают вместе, не велика беда. Шокичи действительно приезжает — практически с утра, — и они шатаются по городу до вечера. Болтают, смеются и не замечают, как пролетает время. Шухей впервые в жизни чувствует себя так легко с кем-то, кроме дяди.
— Кстати, — говорит вдруг Шокичи, когда они уже идут к станции, — если хочешь послушать мою группу, приезжай в следующую пятницу. Если, конечно, получится. Мы будем выступать.
— Приеду, — честно обещает Шухей. — Обязательно.
Шокичи кивает. Они доходят до станции и долго прощаются — внезапно находится куча важных вещей, о которых оба не успели сказать за день. Наконец, Шокичи машет рукой и скрывается в дверях.
У Шухея в груди пузырится счастье. До дома он почти долетает и там, закрывшись в комнате, на одном дыхании пишет новую песню — про будущее и прошлое, про надежное плечо и стремления к целям. Он думает: у них с Шокичи есть целый мир, огромный и прекрасный, хоть и для каждого немного по-своему. Будет здорово, если они покорят его вместе. Остальное не имеет значения.
Несколько дней Шухей размышляет, говорить ли о своих планах родителям, и в конце концов забивает: в последнее время он и так слышит от них только упреки и нотации — даже при том, что в школе у него хорошие баллы.
В Томакомай Шухей едет сразу после уроков. На станции на него тут же налетает Шокичи. Они выходят в город, лавируют между людей, спешащих с работы, и Шокичи безостановочно болтает: рассказывает про новые тексты и про подготовку к выступлению в рамках школьного фестиваля. Шухей слушает его и улыбается.
На фестивале куча людей. Шокичи кому-то кивает, здоровается и тащит Шухея внутрь. В зале, где, очевидно, запланирована концертная часть, на небольшой сцене уже установлены инструменты, но людей почти нет.
— Когда выступление? — спрашивает Шухей удивленно.
— Начало через полчаса, мы выступаем вторые, — Шокичи лучится радостью, а потом вдруг машет кому-то рукой.
Шухей оборачивается и видит очень похожего на Шокичи парня — видимо, Масаясу. Шокичи подтверждает его догадку, знакомит их и отводит к удобным местам, пока не набилось народу. Масаясу сидит молча, но неловкости не чувствуется. Шухей устраивается поудобнее и лениво следит за происходящим вокруг.
Первая группа ему не очень нравится — будто второй раз в жизни инструменты видят и первый раз к ним прикасаются. Девочка на барабанах один раз даже роняет палочки. Зал негромко гудит — не неодобрительно, а скорее безразлично. Шухею, правда, кажется, что безразлично — это еще хуже.
Потом на сцене появляется Шокичи, весь светящийся изнутри, и у Шухея перехватывает дыхание от энергии, волнами раскатывающейся по залу. Шокичи здоровается, представляет свою группу, кланяется и садится за классическое фортепиано. Другой парень накидывает на шею ремень гитары, еще один занимает место за барабанами.
Шухей ждет почти с дрожью, и первые же ноты захватывают его с головой. Музыка плывет по залу, растворяется в воздухе. Шокичи прикасается к клавишам нежно, очень аккуратно, и у Шухея от этого бегут мурашки по коже. Потом вступает гитара, за ней эхом бегут барабаны, но Шухей их почти не слышит. Все его внимание приковано к Шокичи и странной магии, которая овладевает им в эту минуту. А когда Шокичи начинает петь, мир, кажется, и вовсе перестает существовать.
Все выступление их группы пролетает буквально за одно мгновение — Шухей даже не запоминает, сколько песен они исполнили. Только голос Шокичи пульсирует в груди, бьется в голове, просится на волю, но и уходить не хочет. Шухей теперь уверен на миллион процентов, что у Шокичи настоящий талант.
После того, как Шокичи кланяется и благодарит зрителей, Масаясу тихонько толкает Шухея под руку и говорит:
— Пойдем отсюда, больше ничего хорошего не будет.
Шухей легко соглашается — даже если бы все следующие группы были не менее хороши, ему не хочется впускать в голову никакую другую музыку. Они с Масаясу выходят в школьный двор, и вскоре к ним присоединяется Шокичи — до дурманящего счастливый.
— Как тебе? — спрашивает он первым делом у Шухея.
— Фантастика, — на выдохе отвечает тот. — Было ощущение, что ты сам — продолжение клавиш.
— Это ты еще не видел, как он на гитаре играет, — хмыкает Масаясу и смотрит на брата с обожанием и безусловным восторгом.
— На гитаре? — удивляется Шухей.
— Ерунда, чисто из любопытства, — отмахивается Шокичи. — Мой главный инструмент все равно в голове, музыка рождается там, а на чем ее исполнять — вопрос десятый.
— Но показать ты просто обязан, — сурово говорит Шухей и улыбается.
— Договорились. Пойдемте домой, мама очень хотела с тобой познакомиться, — сообщает Шокичи как ни в чем не бывало и первым идет к выходу.
Масаясу тут же его догоняет, а Шухей вдруг чувствует волнение. У него в планах знакомства с родителями Шокичи не было, к таким вещам вообще надо морально готовиться — и предупреждать о них надо заранее. Шокичи оборачивается и машет рукой.
— Ничего страшного не будет, расслабься. Мама у нас мировая!
Это, в общем-то, оказывается правдой. Мама у них очень внимательная и приветливая — Шухей сразу понимает, в кого Шокичи такой улыбчивый. Шухея вообще принимают тепло, по-семейному. Он думает, что его родители вели бы себя совсем иначе, и от этого становится самую малость грустно. Никто не задает неудобных вопросов из разряда «где вы познакомились» или «чем ты занимаешься» — наверняка, конечно, Шокичи рассказал все нужное заранее, но Шухея это все равно приятно удивляет.
Его кормят ужином, потом они все вместе пьют чай с домашним пирогом — совсем как в старых американских фильмах. Шухею чудится, что он оказался в другом мире, и совсем не хочется уходить. Но время, которого и так оставалось немного, пролетает слишком быстро.
— Пора идти, — замечает Шухей, глядя на часы.
— Я провожу, — Шокичи тут же подскакивает.
Шухей прощается с родителями Шокичи, благодарит их за теплый прием, и Яги-сан говорит, что они всегда будут ему рады и что он может приезжать в любой момент, а если его родители не против, то даже с ночевкой. Шухей в который раз за вечер удивляется тому, насколько разными бывают семьи, и еще раз благодарит. Потом прощается с Масаясу и выходит вслед за Шокичи во двор.
Они бредут к станции в потемках, почти бок о бок — так близко, что Шухей ощущает исходящее от Шокичи тепло. Хочется прикоснуться к нему хотя бы кончиками пальцев — Шухей даже почти решается как бы невзначай задеть руку Шокичи, когда тот неожиданно говорит:
— Только представь, может, мы когда-нибудь будем известными на всю Японию музыкантами. Или даже на весь мир. У нас будут свои концерты — в Токио и по всей стране. Будем собирать стадионы!
Шокичи выскакивает вперед и изображает удар по струнам гитары. Шухею на мгновение кажется, что его уши, а за ними и вся душа наполняются густым, мощным звуком. Если закрыть глаза, можно вообразить, что он и правда на самом настоящем концерте, а на сцене блистает Шокичи и дарит свою музыку всему миру, несет себя в этот мир. И мир принимает его, рукоплещет, преклоняется.
Шухей, завороженный увиденным в собственной голове, поддается какому-то необъяснимому порыву, притягивает Шокичи к себе, крепко обнимает и, уткнувшись носом в висок, шепчет:
— Я точно знаю, ты удивишь этот мир.
Шокичи вздрагивает в его объятиях, будто бы всхлипывает и шепчет в ответ:
— Спасибо.
У Шокичи под расстегнутой курткой тонкий свитер, и Шухей даже сквозь него ощущает гладкость кожи под пальцами. Он не разжимает объятий чуть дольше нужного, изо всех сил стараясь впитать в себя запах Шокичи — запах солнечного света, пронзительной музыки, журчащей в источниках воды и нашептывающей что-то ветру травы. Шокичи — словно воплощение всего лучшего, что есть на Хоккайдо. Ему разве что мощи вулканов и силы океанских волн пока недостает, но ведь у них еще все впереди.
Наконец, Шухей отступает на шаг, заглядывает Шокичи в глаза, желая убедиться, что все в порядке, но тот лишь улыбается, весь искрится и кажется совершенно счастливым. Шухею вдруг хочется сцеловать это счастье с его губ, но он пугается собственных мыслей и отступает еще на шаг. Шокичи ничего не замечает, смотрит на едва виднеющиеся звезды и говорит:
— Мы оба этот мир удивим. Оба.
И Шухей ему безоговорочно верит.
Время несется незаметно, Шухей только успевает отмерять его по своим выступлениями, звонкам Шокичи и тренировкам. В марте он сдает экзамены и без проблем переходит на следующий год, и по такому весомому поводу отстаивает себе право на поездку к Шокичи в гости с ночевкой. Они проводят вместе почти два дня — гуляют по Томакомаю, играют с самым младшим братом Шокичи, смотрят фильмы с Масаясу и слушают музыку. Даже придумывают игру: каждый по очереди ставит любимую песню, а второй пытается переложить ее на свой манер исполнения. Шухей даже успевает проникнуться симпатией к Хиде и «X-Japan», а Шокичи соглашается, что в песнях Канье Уэста есть особый шарм.
По убедительной просьбе Шокичи Шухей даже пытается петь, но фальшивит и быстро сбивает дыхание, чем удивляет сам себя. Странно, что на длинные речитативы объема легких хватает, а на пару слов в песне — нет.
Тогда Шокичи подходит ближе, замирает за спиной Шухея и проводит ладонью у него между лопаток, слегка надавливая и заставляя распрямить плечи. Доходит до поясницы и замирает. От его пальцев по всему телу Шухея разбегаются мурашки, а следом за ними — волны тепла.
— Тут нужно дышать немного иначе. При чтении рэпа и пении темп дыхания разный. Постарайся вдыхать под диафрагму, — вторую руку Шокичи кладет Шухею на живот чуть ниже ребер, — и не зажиматься.
Шокичи подмигивает и отступает на шаг, давая Шухею возможность попробовать. На словах все звучит почти волшебно, но срабатывает слабо — по крайней мере, петь хоть немного лучше Шухей не начинает.
— Похоже, техника не для рэперов, — со смешком говорит он.
— Рэп, не рэп — без разницы, — Шокичи пожимает плечами. — Просто надо понять саму суть и прочувствовать.
Он вновь кладет одну ладонь Шухею на спину, другую на живот. Стоит при этом так близко, что Шухей ощущает щекочущее дыхание на шее. Хочется сделать шаг назад, прижаться к Шокичи, почувствовать тепло от всего его тела, но Шухей сдерживается и давит в себе все порывы.
— Давай еще раз, — подбадривает Шокичи — и в этот раз руки не убирает.
Это немного помогает. Рядом с Шокичи вообще хочется становиться идеалом — чтобы соответствовать. Шухей этому желанию легко поддается, разрешает ему руководить своей жизнью — хотя бы на пару часов. Петь он в итоге, конечно, не начинает, но тепло рук Шокичи запоминает надолго.
К сожалению, эти выходные, как и любые другие, быстро заканчиваются. Когда Шухей собирается уходить, провожать его вместе с Шокичи вызывается даже Масаясу, а Яги-сан приглашает приезжать еще. Шухей бы и сам рад, он в доме Шокичи действительно чувствует себя желанным гостем.
До начала лета Шухей успевает еще трижды съездить к Шокичи — и столько же раз встретиться с Шокичи в Саппоро. В промежутках между встречами они продолжают созваниваться и иногда отправляют друг другу письма или маленькие посылки с дисками и кассетами. Шухей их все бережно сохраняет на память.
Накануне его дня рождения родители снова поднимают разговор о будущем, напоминают, что он уже в предпоследнем классе, надо браться за ум, потому что у них не так много отложенных денег, чтобы обучить его в любом университете. Тогда Шухей прямо говорит им о своем решении посвятить жизнь музыке и хип-хопу.
— Хип-хопу? — презрительно переспрашивает отец. — И как ты заработаешь им на жизнь?
— Это уже будет моя проблема, — твердо отвечает Шухей. — Заработаю.
— Что-то ты в своем клубе не больно-то зарабатываешь, — парирует мама. — Перестань уже маяться дурью.
— Мне только шестнадцать, — возражает Шухей. — Чтобы зарабатывать на хип-хопе, нужно сначала сделать себе имя и репутацию.
— И сколько тебе на это понадобится времени? Пять лет? Десять? Сорок? — с насмешкой спрашивает отец.
В том разговоре Шухею впервые не удается отстоять свою позицию. Родители выдвигают ультиматум: или он бросает клуб и занимается вплотную учебой, готовясь к поступлению, или его лишают карманных денег — и к Шокичи он больше не ездит. Шухей, не задумываясь, хлопает дверью, а сразу после дня рождения устраивается на подработку в музыкальный магазин.
— Хоть видеться будем, — смеется Такеши. — А то совсем перестал заглядывать.
— Времени не было, — отмахивается Шухей.
Правда, теперь времени становится еще меньше. Шухей уходит из основного состава команды по баскетболу, оставляя себе только утренние тренировки, с брейкдансерской тусовкой видится в лучшем случае раз в неделю и Шокичи звонит чаще сам — после работы, с телефонного аппарата возле магазина. Взрослая жизнь оказывается очень непростой.
Время от времени — раз или два в месяц — Шухею звонит дядя и рассказывает о жизни в столице. У них с Тошайо-саном тоже куча проблем, но они держатся и стараются их преодолевать — по крайней мере, дядя изо всех сил сохраняет позитивный настрой. И всегда заканчивает разговоры словами, что лучше проблемы в Токио, чем возвращение в Саппоро. Шухей его понимает как никогда.
Ездить к Шокичи удается совсем редко: с начала лета и до самого декабря Шухей вырывается в Томакомай всего четыре раза. С днем рождения поздравляет Шокичи по телефону, тысячу раз извиняется и отправляет подарок — новые диски, которые Шокичи так хотел.
— Лучше бы приехал сам, — грустно говорит Шокичи в трубке и вздыхает. — Я соскучился.
— Прости, — снова повторяет Шухей, чувствуя, как на сердце тяжелым камнем оседает вина. — Я тоже скучаю.
— Ладно, — неожиданно бодро отзывается Шокичи. — Приеду к тебе сам. Выдели хоть один день.
— Постараюсь, — от счастливой улыбки у Шухея даже сводит губы.
Шокичи приезжает в воскресенье, и они, как в самый первый раз, шатаются по городу весь день. Даже заходят в клуб, где выступает Шухей, и бармен по-тихому ставит перед ними по бутылке пива. Шокичи отказывается, а Шухей свою выпивает с удовольствием — за последние месяцы это стало привычном делом. Шокичи лишь как бы невзначай интересуется, не начал ли Шухей заодно курить, и когда тот качает головой, с облегчением выдыхает.
— Я ведь заканчиваю школу в этом году, — говорит Шокичи, когда они уже идут к станции.
— Ага, уже через пару месяцев, — со вздохом тянет Шухей. — Будешь поступать?
— Да, — Шокичи прищуривается в своей любимой манере.
— В Токио? — Шухею кажется, что ответ очевиден. Шокичи талантливый, умный, у него впереди явно успешная жизнь — куда, как не в Токио?
— В Саппоро, — Шокичи пожимает плечами. — Родители на большее не согласны, да мне и самому не очень хочется.
Для Шухея это звучит невероятно. Он даже надеяться не смел, что когда-нибудь Шокичи будет жить так близко — в одном городе. Что не придется довольствоваться общением по телефону и редкими-редкими встречами. Шухей смотрит на Шокичи с восторгом, почти обожанием, и у того на губах появляется улыбка — чуть рассеянная и подрагивающая. Она наполняет все существо Шухея светом и теплом, к ней хочется прикоснуться, а лучше забрать себе и никому никогда не показывать. Но Шокичи, еще сам того не понимая, уже принадлежит всему миру — Шухей знает это инстинктивно, без всяких сомнений, поэтому отмахивается от своих желаний и просто наслаждается возможностью находиться рядом с солнцем-Шокичи. Это кажется достаточным.
— Охрененная новость, — радостно выдыхает Шухей.
— На выпускной хоть приедешь?
— Еще бы!
Шухей снова сдает экзамены на хорошие баллы, но в этот раз даже не ставит родителей в известность о том, что уезжает: с того разговора в начале лета они сами по большей части игнорируют его присутствие в доме. Шухей думает: кормят — и на том спасибо.
В день выпускного он приезжает в Томакомай ранним утром. В этот раз Шокичи тоже встречает его прямо на платформе, только вместо рукопожатия крепко обнимает и шепчет на ухо:
— Спасибо. Я ужасно рад, что ты смог приехать.
Они идут по еще сонному городу, и Шокичи вновь безостановочно болтает — ровно как и в тот раз. Но теперь Шухей ощущает за этой болтовней фальшь, Шокичи будто пытается с помощью непрекращающегося потока слов спрятаться от своих мыслей.
— Ты в порядке? — вклинивается Шухей в его монолог, и Шокичи запинается, а потом смотрит немного растерянно и медлит с ответом.
— Да. Просто волнуюсь. Все-таки раз в жизни выпускаешься из старшей школы.
— Ну да, — отвечает Шухей и делает вид, что верит.
Шокичи продолжает свой рассказ про подготовку к выпускному и про новую песню, которую они специально написали. Про планы на будущее, когда он переедет в Саппоро и они с Шухеем смогут видеться чуть ли не каждый день.
— Может, я даже устроюсь на подработку к тебе в магазин! — воодушевленно заканчивает Шокичи.
— Все может быть, — соглашается Шухей, слушавший вполуха. — Время покажет.
Им навстречу выходит Масаясу, и в дом они заходят уже втроем. Яги-сан участливо интересуется, как у Шухея дела и нормально ли он добрался, и пока они разговаривают, Шокичи ускользает наверх — собираться.
На выпускном Шухей с Масаясу не занимают сидячие места, а уходят в толпу младшеклассников. Шухей то и дело поглядывает на сцену, маясь от разрастающегося в груди волнения: он еще никогда не замечал за Шокичи даже намека на фальшь.
Когда группа наконец-то появляется на сцене, Шухей сразу понимает, что волновался не зря. У Шокичи в глазах плещется грусть, каждое его движение резкое, рваное. Он через силу приветствует зал, благодарит за внимание и деревянной походкой идет к фортепиано. Шухей хочет спросить у Масаясу, что произошло, но тот опережает и говорит сам, тихо и неожиданно:
— Они расходятся.
Шухей смотрит на сцену, где группа готовится к выступлению, и до него доходит: школа заканчивается. Видимо, каждый хочет дальше идти своей дорогой. Масаясу, словно подслушав мысли Шухея, шепчет:
— Все поступают в Токио. Один Шокичи выбрал Саппоро. Непонятно только почему, — и смотрит на Шухея полувопросительно, словно тот скрывает какую-то важную информацию. Потом отводит взгляд, и Шухей чувствует себя виноватым, хотя не понимает, в чем именно.
— Разве родители не были против, чтобы он ехал в Токио? — спрашивает Шухей, припоминая слова Шокичи.
— С чего бы? — усмехается Масаясу. — Они нас всегда и во всем поддерживают. Если бы Шокичи захотел в Токио, они бы все для этого сделали. Он сам выбрал Саппоро. Съездил к тебе тогда, после дня рождения, вернулся и сказал, что все решил.
Шухей хочет ответить — хоть что-нибудь, не для оправдания даже, а просто чтобы не молчать, но не находит никаких слов. Вместо них у него вдруг появляется понимание: Шокичи выбрал Саппоро из-за него, Шухея. Может быть, пожертвовал будущим — и ради кого? Ради человека, который даже не соизволил вырваться из своей дурацкой жизни, чтобы поздравить Шокичи с днем рождения?
Его размышления прерывает музыка — новая, Шухей ее еще не слышал. Наверное, та самая песня, про которую рассказывал Шокичи. Мелодия окутывает зал тревогой и смятением, проникает в сердца, оставляя налет печали, и на ее фоне голос Шокичи звучит особенно ярко, красиво и глубоко, хотя самую малость подрагивает.
Шухею хочется погрузиться в эту песню с головой, пропустить ее через себя, но у него никак не получается. Слишком больной Шокичи на сцене — как оголенный нерв, воспаленная рана. Хочется закрыть его, защитить от всего мира. Если только Шокичи позволит. Хотя, кажется, Шухею впору защищать его от себя самого.
Когда церемония заканчивается, Шухей с Масаясу продираются к Шокичи сквозь толпу. Он стоит рядом с родителями и изо всех сил пытается быть веселым, радостным, но близких таким не обманешь. Они все вместе уходят чуть ли не самыми первыми. Шухей пытается перехватить взгляд Шокичи, понять, насколько все плохо, но тот упорно отворачивается. А возле дома, отстав от семьи, говорит:
— Извини, что так получилось. Еще вчера все было нормально. А сегодня...
— Брось, — обрывает его Шухей. — Это мне надо извиняться.
Они молчат пару секунд. Шокичи смотрит в сторону, дергает ногой и явно волнуется. А Шухей не знает, что сказать, с чего начать разговор. Все слова в голове неправильные, не о том, но и вечно молчать не получится.
— Жаль группу, — говорит он наконец.
Шокичи смотрит на него — первый раз со своего выступления, — и взгляд его отчаянный, хлесткий. Шухею даже кажется, что Шокичи сейчас его ударит — и, наверное, будет прав.
— Группу... — выплевывает Шокичи. — К черту группу. Мне надо было сделать выбор — и я его сделал. Я не жалею. Никто бы не мог гарантировать, что она не распадется через месяц или даже год после поступления. Да и не нужна она мне там, в Токио, когда ты тут, на Хоккайдо.
В груди у Шухея — раскаленная наковальня, летящая прямо с неба и сжигающая все на своем пути. Он думает: Шокичи смог сделать выбор, принять такое серьезное и тяжелое решение — один, не сказав ни слова, — а сам Шухей все это время маялся дурью и прятался от собственных страхов.
— Так что, теперь выбор за мной? — хрипло спрашивает он, и Шокичи, помедлив, кивает.
Шухей шагает вперед и целует Шокичи, четко обозначая, какой выбор сделал. И Шокичи отвечает на поцелуй.